Жгунов Н. И.,
краевед,
г. Ишим

СТАЛИНГРАДСКАЯ ЭПОПЕЯ СИБИРСКОЙ ДИВИЗИИ.
Воспоминания Ивана Михайловича Жгунова1923 года рождения из села Новолокти Ишимского района,
сражавшегося летом 1942 года в составе 229 стрелковой дивизии.

Записывал с его слов сын Николай Жгунов.

1941 год. Кроме призыва на войну солдат, в Ишимском военкомате в начале июля срочно провели «приписку» и медкомиссию призывников 1923 года рождения. А в декабре 1941 года в Ишиме из этих призывников стали формировать 229 стрелковоую дивизию. Из моего родного села Новолокти в эту дивизию было призвано около 20 человек. Нас распределили по полкам. Новолоктинцы вообще очень дружный народ (белорусы, потомки воинского сословия «панцирных бояр», компактно переселившихся в Сибирь в середине ХIХ века) старались держаться ближе друг друга, и потому в одну батарею 76-мм орудий 783 полка попало 13 односельчан.

Землянку – блиндаж в Синицинском бору, где формировалась дивизия, нам строить не пришлось, т.к. мы пришли на готовые, оставшиеся после формирования 384 СД. Кстати, я жил в той землянке, которую строил и жил в ней мой старший родной брат Никита до отправки на фронт. Кормили нас плохо. Но выручало то, что родственники и сельчане регулярно подвозили продукты, подкармливали нас. Меня определили на получение воинской специальности «радист-телефонист». Учили нас в Ишиме в помещениях к западу от вокзала. Напротив, через дорогу, находился железнодорожный парк. Там мы лазили по тополям, настраивали антенны, устанавливали связь. В общем, осваивали рации и телефоны.

1 мая 1942 года выехали на фронт. Выгрузились в Рязанской области, не доезжая города Скопин. Там постояли неделю. Потом перебрались в город и расположились в церкви или монастыре. Потом поступил приказ о передислокации в Горьковскую область. Своим ходом добрались до станции Балахна. Расположились в лесу. Волга рядом.  Потом нас загрузили на баржи и повезли вниз по реке к Сталинграду. При подходе нас несколько раз облетали немецкие самолеты, но ни разу не бомбили. Не доезжая Сталинграда нас выгрузили на какой-то небольшой пристани. Оттуда пешком отправили на фронт. Два часа идём, 15 минут на отдых. До Дона дошли, помылись. Нам дали 5 часов на отдых. Пошли дальше. Здесь на марше несколько раз подверглись бомбёжке. Увидели своих ребят раненными и убитыми. 23 июля к концу дня дошли до указанного места и заняли оборону. Стали копать окопы, ячейки, устанавливать орудия. Были очень усталые, шли около недели.

Ночь путём не спали, рано утром 24 июля один офицер нашей батареи и два радиста с рацией (в том числе и я) выдвинулись впереди линии обороны 783 полка, а батарея наша стояла за линией обороны полка. Там где-то за километр, а может и 1,5 от линии обороны полка командир выбрал удобную для обзора высоту, покрытую какими-то кустарниками. Там мы откопали несколько окопов для себя и для рации. Стали готовить запасную позицию для рации, но тут прилетел немецкий самолёт-разведчик и стал летать над позициями.

Надо сказать, что 23 вечером, и утром 24 июля нас впервые за последние дни хорошо накормили благодаря тому, что мы расположились у какой-то полуразрушенной не то деревни, не то фермы. Жителей там я не видел, но брошенного скота было много. Нам разрешили для питания забить несколько голов скота, так что мяса было вдоволь.

В полосе обороны нашего полка кроме нашей батареи 76-мм пушек были батарея 45-мм орудий, батарея 120-мм миномётов, батарея 82-мм миномётов. Кроме того в этом бою нашему полку был придан артиллерийский дивизион артполка нашей дивизии. Первые три дня боя на нашей батарее на одно орудие выдавали по 300 снарядов, а на четвёртый и последующие всего по 10. После того, как самолёт разведчик полетал над нами, немцы провели артподготовку, а затем примерно 60 танков двумя клиньями двинулись на наши позиции. В первый день мы стреляли много, но угадывали мало. Не было навыка. Но и немцы особо не лезли. На второй день на нас пошло больше танков, чем в первый день. И хотя мы приловчились и стали зажигать танки, они прорвались к передовым окопам нашего полка и начали их утюжить. Много солдат двух наших рот они передавили гусеницами. Нам с нашей позиции это было хорошо видно. Танки прошли справа от нас. К вечеру танки отошли. А утром 26 августа они опять двинулись, их было уже больше вчерашнего.

Мы корректировали огонь нашей батареи. Мы не догадывались, что у немцев были пеленгаторы - снаряд прилетел точно в окоп, где была рация. Убило нашего товарища, радиста и рацию разбило вдребезги. Офицер и я в это время находились в других ячейках. Следили за разрывами снарядов у немецких танков. После этого где ползком, где перебежками, мы вернулись на свою батарею. До вечера мы стояли на своей позиции, вели бой с немецкими танками. К ночи отступили.

За эти три дня боёв наша батарея сожгла 13 немецких танков. В результате прямого нападения потеряло одно орудие. На следующий день 27 июля нам на 3 оставшихся орудия выдали всего по 10 снарядов. Мы отступили к железнодорожному мосту, где Чир впадает в Дон и по нему перешли на левый берег Дона. На переправе было столпотворение. Немцы постоянно бомбили и обстреливали нас. Но сам мост не трогали. Говорили, что берегли для дальнейшего наступления. Ещё слышал, сам не видел, что на этом мосту стояли два генерала с пистолетами и расстреливали каждого солдата, кто отступает без оружия и тут же спихивали их с моста в Дон. Но нас благополучно пропустили. Ночью перевели нас опять на первый берег Дона по этому же мосту. Немцы днём опять нас прижали, и мы опять перешли на левый берег. И так было три дня. Три раза ночью мы уходили ночью на правый берег, днём немцы выгоняли нас на левый.

Наконец, 31 июля наше наступление усилили большим количеством танков, и мы отодвинули немцев. Вернулись почти что на те позиции на реке Чир, что занимали ранее, и соединились со своей дивизией. В последующие дни были бои, запомнилось, что батарея постоянно маневрировала, можно сказать, что на одном месте больше одного дня не задерживалась. И самое главное, снарядов давали очень мало, а немец нас буквально засыпал. В эти дни потеряли ещё одно орудие, но не бросили, а волочили за собой, надеясь отремонтировать.

9 августа нам объявили, что мы в окружении. Стали готовиться к прорыву. Орудия взорвали. Одно орудие было абсолютно боеспособно. А у второго была маленькая неисправность, третье уже неделю было неисправно. Снаряды к ним были полностью истрачены. Повозки с лошадьми передали для перевозки раненых.

 Ночью пошли на прорыв... По прошествии многих лет понимаю, что что-то мы делали не так. Пошли напролом…колоннами. В открытую. Как на бойню. Потери были страшные. Была полная неразбериха. Все перемешалось. Немцы нас ружейно-пулеметным, миномётным, артиллерийским огнем разметали по степи. Оставалось одно убежище – балка. Это такой овраг. Так вот мы и сбились в балку на несколько километров. К утру стихийно кто где заняли оборону. Весь следующий день после неудачного прорыва немцы нас уничтожали в этой балке. Передали по цепочке, что командир приказал собраться в балке ближе к центру. В нашей группе офицеров не было – послали меня. Я пошёл. Проводил собрание комиссар. Он сказал, что он нам больше не командир, чтобы мы разбивались на мелкие группы и пробивались к своим, прятались по хуторам. Там я впервые услышал, из разговоров между собой от солдат, что наш командир дивизии Ф. Ф. Сажин застрелился, чтобы не попасть в плен.

Слова комиссара мне не очень понравились. Но зато там мне понравился лейтенант-еврей, который сказал: «Кто не хочет и не будет сдаваться немцам, ко мне». Мы договорились о месте сбора. Нас набралось около сотни человек. Наш новый командир сказал: «Если хотите выжить, слушайтесь меня и точно выполняйте мои приказы». В ночь с 10 на 11 августа мы ушли из этой балки и пошли к Дону кратчайшей дорогой. (Лейтенант знал, куда идти, у него была карта). Раз за разом натыкались на немцев. Там их было очень густо. За два раза, что мы натыкались и они нас обстреливали мы потеряли около десяти человек. Тогда лейтенант сказал, что пойдем в противоположную сторону, намного дальше, но тут шансов прорваться очень мало. Пошли. Под утро нашли балку, спрятались. День прошел благополучно. Выставляли по два человека в боевое охранение. Отоспались. Ночью опять пошли. Обнаглели – шли по дороге.  Ко дню опять спрятались в балку.

Днём немцы нас обнаружили. Кричат: «Сдавайтесь!» В ответ мы дали по ним залп. Они ушли. Через полтора часа слышим – гудят танки. Подошло 4 танка, и давай они из пулеметов по нам стрелять. Балка мелкая. Стали по балке убегать. Кончилась. Пришлось бежать по кустине. Танки за нами. Думаю, если бы хотели, всех бы перебили. А так очередь дадут – человек-два упадёт. Дальше бежали. Опять очередь. Опять кто-то упадет. Близко наезжают. Видно лица. Довольные. Смеются. Я старался поближе к командиру держаться (боялся потеряться, отстать). Несколько раз из пушки по нам стреляли (думаю, чтобы посмеяться). Целили по офицеру, у него фуражка приметная. Снаряд на склоне впереди нас на песке закрутился. Ну, думаю, конец. Оказалась болванка, по танкам стреляли ими. Гнали нас часа четыре. Думаю, километров около сорока отмахали. Раза два или три через балочки переходили, маленько темп сбавляли, передышки были. Потом набежали на глубокую балку. Командир крикнул: «Всем вправо по балке». Тут танки нас бросили. Мы немного прошли. Упали. Лежали. Немного полежали. Командир говорит: «Нельзя лежать здесь. Уходим, а то возьмут». Потом несколько ночей шли по дороге без происшествий. Немцы тут ночью спали. Ещё раз немцы нас обнаружили днём. Наученные горьким опытом мы не стали ждать танков и потихоньку в дневное время стали уходить. Местность более благоприятная для укрытия.

И вдруг, видим: впереди в чистой степи что-то пылит. Ближе к нам подъехал, остановился. Грузовик. Из кабины выскочил человек, залез в кузов. Что-то выбросил. Потом грузовик развернулся и попилил назад. Мы бежали дальше. Подбегаем к тому месту, где стоял грузовик. Лежит несколько мешков. Посмотрели – булки хлеба в мешках. Я схватил себе две булки. Одну засунул в подсумок для патронов, а вторая в руках. Но стоять нельзя, боимся, что немцы гонятся за нами. А есть как хочется! За эти дни оголодали, почти ничего не ели. В деревни к людям боялись заходить. Знаю, что много есть нельзя, но рука так и тянется к булке. Так на ходу минут за 20-30 всю и съел. Вот здесь мы поняли, что наши где-то рядом. Командир говорит: «Боеспособные, раз ещё хлеб пекут. Надо к ним прибиваться». А на следующий день вышли к своим.

Дон был недалеко. По мосту переправились на левый берег. Командира в одну сторону, нас, солдат, в другую. Никто нас не проверял. Никакого СМЕРШа, никакого особого отдела. Просто нами пополнили какую-то стрелковую часть и сразу в окопы. А может командир за нас за всех отчитался. Его я больше не видел, но думаю, что из таких получаются толковые большие военачальники.

Вышло нас из окружения вместе с лейтенантом-евреем около тридцати человек. Много лет прошло. Не знаю ни имени, ни фамилии лейтенанта. Но до сих пор его помню, разговариваю с ним. Помню и оправдываюсь перед друзьями и товарищами, которых убегая мы бросали в балке после прорыва ранеными и убитыми, нами не похороненными. Когда убегали от танков, товарищи падали ранеными. Мы бежали, не подбирая их, а они там умирали. Помню и стыжусь и оправдываюсь перед ними. Ребята в той команде (с которой я выходил из окружения под Сталинградом) подобрались отчаянные, когда танки нас гнали, никто не бросил свою винтовку, никто не поднял руки. Да и просто разговоров не было о сдаче в плен.

Не помню какого числа мы вышли к своим. В дальнейшем мы только отступали с боями в сторону Сталинграда, нигде не могли задержаться. И только километров в 30-40 от Сталинграда, где-то в районе ст. Котлубань мы вышли на позиции наших, заранее подготовленные. Бой был 30 и 31 августа 1942 года. Помню железнодорожное полотно и вишнёвый сад. Немцы пьяные шли в атаку в полный рост, не прятались, нагло. Тут мы легко с ними справились, расстреляли из-за железнодорожного полотна, они повернули и побежали. Командир крикнул: «В атаку! Вперёд!». Мы побежали в догон за немцами. В этот момент что-то ударило меня в грудь. И я опрокинулся назад на спину. Боли не было. Мне показалось, что фонтан крови был полметра высотой и упал на меня, залил мне все лицо. Оказывается, пуля попала между соском на левой половине груди и центром груди и вышла навылет.

Кончилась контратака. Ко мне подошли санитары, перевязали. Понесли в вишневый сад. Тут немецкая авиация по серьёзному начала бомбить. Меня присыпало землёй. Бомбёжка кончилась, вернулись санитары и понесли меня дальше. Погрузили в машину и отвезли в Сталинград. К пристани  подошло три катера. Нас раненых стали грузить по 180 человек в катер. Стали бомбить. В первый катер, что отошёл от пристани попала бомба. Он затонул. Остальные два катера благополучно дошли до райцентра Быково (я был на втором катере).

Так закончились моя Сталинградская эпопея. Много было впереди боёв, посчастливилось мне выжить и в 1945-м году на стене Рейхстага нацарапать свою фамилию - ЖГУНОВ. Расписался за всех своих друзей, которые не дошли. А 24 июня 1945 года я учувствовал в Параде Победы на Красной площади. Возглавлял наш сводный полк генерал-полковник Чуйков. Наш полк стоял как раз напротив Мавзолея. На трибуне был Сталин, Ворошилов, потом Будённый и ещё кто-то. Хорошо их было видно. Стояли долго. Жуков прочитал речь. Думалось обо всем. Из писем, что приходили из дома, я думал, что из наших деревенских с нашей батареи 229 стрелковой дивизии остался я один (осталось ещё двое). И я думал, что пройду по Красной площади за всех их, раз остался жив, за всех моих погибших друзей, не дошедших до Победы!

Вы не можете комментировать данный материал. Зарегистрируйтесь.