Ежеменский С.Н.,
краевед,
г. Заводоуковск

 

Моя мама Ежеменская (Плотникова) Валентина Фёдоровна всю свою жизнь боялась вспоминать про раскулачивание её родителей. Была запугана до самой смерти. Видимо, этот страх сидел и у меня в генах, так как долгое время я не мог вплотную подойти к этой страшной для нашей семьи теме. Теперь я чувствую необходимость рассказать о судьбе родителей моей мамы, типичной русской крестьянской семьи Плотниковых-Сажиных, их родословная история на сибирской земле в Воскресенской волости Челябинского уезда Оренбургской губернии (ныне территория Мишкинского района Курганской области) продолжалась в течение двухсот лет.

На протяжении XVIII – начала ХХ вв. в Южном Зауралье в ходе хозяйственного и переселенческого освоения региона складывалась и формировалась самобытная русская крестьянская зауральская община со своими экономическими, социальными и культурными особенностями и традициями. Важнейшими чертами общественного сознания зауральского государственного крестьянина следует считать стремление свободно распоряжаться своей личностью, землёй, хозяйством, результатами своего труда, выбирать место жительства, передвигаться по территории страны. Характерным для крестьянской психологии являлось уважительное отношение к труду, к земле, к семье и старшим, к общине, к грамотности, просвещению, желание добиться большей социальной защищенности в обществе.

В метрической книге за 1897 г. Свято-Троицкой церкви ближнего села Островного есть запись о родившихся: «Деревни Мало-Такташинской у крестьянина рядового запаса Сажина Александра Ивановича и законной его жены Парасковьи Васильевны, оба православные, 8 февраля 1897 г. родилась дочь Мария, а 9 февраля крещена. Восприемники: той же деревни крестьянин Иван Иванович Сажин и крестьянская вдова Татьяна Николаевна Сажина. Священник Стефан Грунцевский. Псаломщик Григорий Малышев». Там же родился её муж, о чём есть запись в метрической книге за 1898 г.: «У крестьянина Петра Андреевича Плотникова и законной его жены Елены Фёдоровны, оба православные, 7 ноября 1898 г. родился сын Фёдор, а 9 ноября был крещён. Восприемники: кум-крестьянин той же деревни Яков Андреевич Плотников и кума-вдова крестьянка Мария Фёдоровна Ишунина. Священник Александр Русаков. Псаломщик Григорий Малышев».

До Первой мировой войны российская экономика росла невиданными темпами. Особенно в Сибири экономический расцвет сельского хозяйства был более очевиден, чем в Европейской России. Никакая другая отрасль не приносила Сибири столько капитала, как маслоделие. Самое бурное развитие в Курганском и части соседнего Челябинского уезда получила экспортная торговля маслом в конце 19-го - начале 20-го вв. Появление маслозаводов в Сибири стало возможным с момента проведения Великого Сибирского железнодорожного пути, когда Сибирь получила связь с Европейской Россией и Европой. С 1902 – 1903 гг. Россия стала основным мировым экспортёром масла, а столицей неожиданного расцвета стал город Курган.

«Сибирское маслоделие даёт золота вдвое больше, чем вся сибирская золотопромышленность» (История Сибири, т.3, с. 318). За 15 лет с 1898-го по 1913-й гг. количество вывозимого масла из Сибири поднялось в первый год со скромной цифры 150 000 пудов до колоссальной цифры 4 975 869 пудов в 1913 г. Это составляет увеличение за 15 лет на 3 217%, а в среднем за год на 214%. Маслодельческая отрасль создала продуктивный капитал на местах и, таким образом, способствовала вместе с другими отраслями, особенно такими отраслями, как производство зерна и мяса, дополнительному экономическому росту и улучшению жилищного уровня местного населения. К 1914 г. сибирское масло составляет 90% от всего российского экспорта масла, который был по объему первым в мире, такой же, как датский, но выше качеством. Мировая империалистическая война разрушила нормальную работу транспорта и связи с иностранными рынками, и сбыт продукции прекратился.

В 1914 г. в д. Малые Такташи было 135 дворов, жили 396 мужчин и 399 женщин. Имелось несколько ветряных мельниц, часовня, две лавки, начальное училище, артельный маслодельный завод. Полностью состав семьи Петра и Елены Плотниковых в те годы нам точно не известен. Знаем о старшей дочери Татьяне, выданной замуж за Степана Спорышева из соседней деревни Гладышевой, ещё одной дочери Евдокии и, что кроме Фёдора, были ещё два сына и дочь. В семье Александра и Прасковьи Сажиных известны кроме Марии, сын Ксенофонт и младшая дочь Екатерина, которая будет выдана за Николая Непряхина, сына мельника из той же Гладышевой. Как видим дочери в обеих семьях замуж выходили за парней из таких же крепких и трудолюбивых родов, так и поддерживались традиции русской деревни в Сибири.

Степан Сорышев, 1918 г.

Как говорила моя бабушка, «при царе-батюшке жили как в раю», и теперь, зная какие «адские муки» вынесла наша и многие другие семьи простых крестьян, это не преувеличение. Как все приличные люди в деревне верили в Бога, ходили церковь в соседнее село Островное, а в основном много трудились все от мала до велика. Жили всей семьёй в большом двухэтажном доме вместе с родителями мужа, Петром Андреевичем и Еленой Фёдоровной, держали много скота, лошадей, коров, овец, имели сельхозорудия, пашенные земли, лесные угодья и пастбища, за околицей деревни имелось большое озеро, водилась рыба, дичь. Возили обозами муку в Европу на Волгу, производили молоко для маслозавода, имели достаток в доме.

    В 1917-м, в год великого несчастья для России соединили свою судьбу мой дед Фёдор Плотников и бабушка Мария Сажина. После октябрьской революции 19 ноября 1917 г. Курганский Совет рабочих и солдатских депутатов постановил взять в свои руки всю власть и контроль над органами местного самоуправления. В ответ уездная Дума приняла резолюцию, запрещающую подчиняться Советам, и призвала граждан «всеми мерами стоять на защите своих прав». Конфликт становился неизбежен, большевикам оставалось только заручиться поддержкой крестьянства, которое составляло 80% населения края. Именно на Первом уездном съезде Советов крестьянских депутатов от 17 декабря 1917 г. под влиянием присланных из Петрограда большевистских активистов официально было провозглашено установление советской власти в Кургане. Для охраны своей власти Советы спешно формируют отряды Красной Гвардии, революционный трибунал. К 10 февраля были ликвидированы все прежние органы власти в волостях и селениях. Теперь и в уезде установилась диктатура одной партии.

Первые декреты большевиков (особенно о мире и о земле) нашли широкий отклик среди основной массы населения России – крестьянства. Но в дальнейшем, политика, проводимая большевиками, оттолкнула от них крестьянское население. Недовольство крестьян новой властью росло, что, в конечном итоге, привело к быстрому падению советской власти, в частности, в Западной Сибири. По стране и региону мигрировали огромные массы населения: демобилизованные солдаты, дезертиры, беженцы. Состояние экономики постоянно ухудшалось, экономические связи между регионами были разрушены. Национализация предприятий, политика военного коммунизма стали причинами подрыва экономики.

2 июня 1918 г. Курган оказался в руках Чехословацкого корпуса. 3 июня белые взяли станции Мишкино, Шумиха, и вся линия от Кургана до Челябинска оказалась под их контролем. Власть в Кургане принадлежала чехословацкому военному исполнительному комитету, были восстановлены Городская Дума, уездное самоуправление.

В Омске в это время создаётся антибольшевистское коалиционное правительство, министром обороны в котором был адмирал А.В. Колчак, а 18 ноября он был объявлен Верховным правителем России. Южное Зауралье  находилось в зоне действия его армии. Ведя наступление, армия А.В. Колчака создавала опасность объединения с армией А.И. Деникина, что, скорее всего, привело бы к разгрому Красной армии. Советская власть провела срочную мобилизацию, уже летом 1918 г. формируется большевистское подполье. На восток страны были отправлены лучшие командующие, и в апреле 1919 г. Красная армия прорвала фронт. По северу (линия Екатеринбург – Тобольск) шла 3-я армия А.И. Егорова, по линии Челябинск – Петропавловск – 5-я армия М.Н. Тухачевского. 20 августа красные форсировали Тобол и перешли в дальнейшее наступление. В начале сентября 1919 г. армия Колчака перешла в контрнаступление, и Курган опять оказался на линии фронтов. Но взять город второй раз белым не удалось. Вскоре в контрнаступление перешли красные, 16 ноября был взят Омск. Таким образом, осенью 1919 г. силы белых в Зауралье были окончательно уничтожены.

Многие мужчины из Такташей, в том числе участники 1-ой Мировой войны, геройски проявившие себя в боях, уходили в лес, уводя за собой молодых земляков, спасая их от мобилизации, и не желая участвовать в братоубийственной войне ни на чьей стороне. Один из них штабс-капитан Суворов А.П., георгиевский кавалер, в 1919 г. был убит большевиками за то, что отказался с ними сотрудничать и выдать шифры штаба белой армии.

Об участии моих предков в событиях Гражданской войны в России у меня сведений нет, хотя на чьей стороне их симпатии были, говорит факт ареста 14 сентября 1919 г. по обвинению в пособничестве белогвардейцам отца бабушки Александра Сажина. В это же время в семье Фёдора и Марии Плотниковых исполнился год первенцу, которого назвали как деда Александром. Сажин А.И. осужден ревтрибуналом 11 декабря 1920 г., о дальнейшей его судьбе мне известно только, что он остался жив, дата его реабилитации Курганской облпрокуратурой - 30 ноября 1992 г.

 После окончания военных действий осенью 1919 г. облегчения для крестьян не наступило. Скорее, наоборот, при большевиках начинается усиление политики «Военного коммунизма» (1918-1921 гг.), сопровождавшееся реквизицией запасов хлеба. На тот момент центральные районы страны уже не могли предоставить необходимое количество хлеба для снабжения городов. Опасаясь восстаний рабочих в центральных районах, В.И. Ленин 11 ноября 1919 г. отправил телеграмму председателю Особой продовольственной комиссии Восточного фронта с вопросом, нельзя ли отправить рабочих на сбор хлеба в Кургане и восточнее его. Ответ на телеграмму был положительным, в Курганском уезде были проведены повальные обыски домов крестьян-середняков. Порой обыскам подвергались уже сдавшие хлеб по развёрстке.

20 июня 1920 г. Совнарком РСФСР издал декрет «Об изъятии хлебных излишков в Сибири», который в условиях военной разрухи привёл к катастрофическим последствиям. Сдавать крестьянам было нечего, отбирали последнее. Первоначально свой протест крестьяне выражали в форме сокращения посевных площадей, укрывательства урожая. Но самой острой формой недовольства стали мятежи. В Зауралье стихийные, разрозненные, неярко выраженные выступления учащаются в конце осени – начале зимы 1920 г., появляются банды из крестьян, которые грабили и совершали нападения на местные органы власти.

К началу 1921 г. крестьянское движение в нашем крае превращается в одно из крупнейших по своим масштабам. Это вынуждает власть ввести в феврале 1921 г. военное положение и бросить против мятежных крестьян регулярные части Красной армии, части особого назначения, органы ЧК, милицию. Сопротивление подавляется «железной рукой»: широко были распространены такие меры, как аресты, заложничество, расстрелы, конфискация имущества, высылка сочувствующих, наложение контрибуций. Крестьянское восстание в Зауралье в основном было подавлено в течение двух месяцев к концу февраля - началу марта 1921 г.

Советская власть, однако, пошла на уступки, продразвёрстка в марте 1921 г. была заменена продналогом, и был провозглашён переход к НЭПу, так как надо было поднимать экономику страны. Есть сравнительные данные по сбору зерна в Челябинской губернии: в 1916 г. - 58,4 млн. пудов, в 1920 г. - 19,9 млн. пудов, слишком тяжелы были последствия политики «военного коммунизма» и Гражданской войны. Разорённые крестьянские хозяйства не могли выплачивать продналог, к тому же лето 1921 г. оказалось засушливым, возникла угроза голода. В Курганском уезде от голода умерло 2 500 человек, в Шадринском – 2 300. Местные власти для помощи голодающему населению использовали изъятые церковные ценности, покупали на них хлеб.

После голода 1921-1922 гг. положение в экономике стало выправляться, жизнь в деревне понемногу налаживалась. Главное, что благодаря НЭПу крестьяне получили стимулы к оживлению сельскохозяйственной деятельности. Всё это пусть постепенно, но возвращало сельское хозяйство к жизни.

Переломным стал 1923 г., когда заметно возросли размеры посевов, повысилась урожайность, увеличилось поголовье скота. В 1927-1928 гг. восстановление сельского хозяйства Южного Зауралья в целом завершилось и даже значительно превзошло дореволюционный уровень почти по всем показателям, повысилось качество сельскохозяйственного производства.

Одним из положительных результатов НЭПа было возрождение потребительской и сельскохозяйственной кооперации. Первая была призвана обеспечить крестьян промышленными товарами, вторая – помогала им более эффективно организовать сельскохозяйственное производство. Основными формами коллективных сельскохозяйственных предприятий в Южном Зауралье были артели, коммуны и товарищества по обработке земли. Производственно-сбытовые кооперативы региона в 1920-е гг. были представлены маслодельными и сыроваренными артелями, молочными и животноводческим товариществами, которые возродились также благодаря НЭПу.

В 1926 г. в Мало-Такташах по переписи было 171 хозяйство, жили 290 мужчин и 385 женщин, работали Сельсовет, кооперативный магазин и начальная школа. В прошедшем году в семье Плотниковых наконец случилось пополнение, родилась дочь, назвали её Любовью. К октябрю 1928 г. в Курганском округе было 29 коммун, 94 сельхозартели и 108 товариществ по обработке земли. Коллективные формы сельскохозяйственных предприятий Южного Зауралья были традиционно привлекательны, так как отвечали экономическим интересам большинства крестьян. В России более 80% населения страны составляли крестьяне, отношение к которым большевиков выразил ещё Ленин: «Чёрт с ними и с крестьянами – ведь они тоже мелкие буржуа, а значит, пусть и они исчезнут так же с лица земли, как рудимент…». 

«Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах... только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделаем то, что смогли сделать для городов», - призывал председатель ВЦИК Свердлов в докладе по организации комбедов.

Первый советский уголовный кодекс 1922 г. поставил политическое инакомыслие в ряд с преступлениями. Осуждённых по статье 58 УК СССР за так называемую контрреволюционную деятельность в народе закономерно стали называть «политические». Антисоветчики, вредители, шпионы, враги народа, саботажники, единоличники, кулаки, буржуазные прихвостни, контрреволюционеры – это вполне привычный для человека той эпохи лексикон, эти слова он регулярно слышал на производственных собраниях, в повседневных разговорах или читал в прессе.

С введением НЭПа изменилась система карательных органов. Полномочия ВЧК были переданы вновь учреждённому ГПУ при НКВД РСФСР и его отделам на местах. Южное Зауралье, как и всю территорию страны, покрыла сеть городских и районных отделов ГПУ. Они вмешивались в работу местных советов, судебных учреждений, милиции, вместе с партийными работниками следили за политической сознательностью населения.

Политические репрессии Советской власти, которые были направлены на борьбу с «социально чуждыми элементами», не прекращались - особенно со священниками, по «просьбам» жителей закрывались церкви, в зданиях храмов организовывали читальни или кинотеатр, как в бывшем волосном селе Воскресенском, ныне Кирово. Но нередко бывшие церковные сооружения использовались как складские помещения или просто забрасывались, постепенно разрушаясь. Политически несогласных с Советской властью приучали отказываться от своих суждений, не высказывать своего мнения, думать и говорить только так, как писали в газетах или говорили с трибун официальные лица. И всё-таки репрессии 1920-х гг. ещё не приняли массовых масштабов и бесчеловечных форм как в 1930-е, власти наказывали своих сотрудников за превышение законных полномочий и призывали действовать более мягко.

На рубеже 1920-1930-х гг. руководством страны был взят курс на сплошную коллективизацию: за годы первой пятилетки (1928/29-1932/33 гг.) планировалось вовлечь в колхозы множество крестьянских хозяйств по всей стране. На местах устанавливались контрольные цифры коллективизации – количество крестьянских хозяйств, подлежащих объединению в колхозы. К примеру, в Курганском округе к весне 1930 г. планировалось объединить 64% крестьянских хозяйств, а к концу года – 75%. Семь районов округа должны были стать районами сплошной коллективизации к весне 1930 г., а ещё четыре – к концу года.

Многие из жителей Такташей не желали вступать колхоз. Плотниковы и Сажины были категорически против такого способа ведения хозяйства, который шёл в разрез с их сформировавшимися веками основами крестьянской жизни, её особенностями и традициями. Они хотели свободно распоряжаться своей личностью и имуществом, результатами своего труда, иметь свободу вероисповедания и передвижения в своей стране. «Какая нужда у правительства, - подозрительно засомневался зауральский крестьянин, - гнать мужика в колхоз. Дать бы лучше возможность объединиться свободно мужикам человек по пять. Снабдили бы машинами и тогда бы мужики обрабатывали землю лучше, чем колхозы».

Властям требовалось освободить деревню от тех крестьян, которые не хотели идти в колхоз, отстаивали своё мнение на собраниях и говорили о несправедливостях открыто, тем самым обличая руководство в его недостатках. Для построения социализма требовалось наглухо выбить у крестьянина частный интерес. Сделать это было непросто, так как многовековой уклад землевладельца и пахаря сидел в нём крепко.

В это же время власти нашли новые методы принуждения к вступлению в колхозы и приступили к раскулачиванию части крестьянских хозяйств. С 1917 г. кулаком называли бесчестного сельского «переторговщика», не живущего своим трудом и наживающегося на сельской бедноте. Но к 1930 г. кулаками стали называть вообще всех крепких крестьян, ведущих разумно своё хозяйство. Такой крестьянин, естественно, не собирался вступать в колхоз, где было объединено беднейшее население, зачастую не самое трудолюбивое.

Кулаки подразделялись на три категории: 1) активные борцы против советской власти (участники контрреволюционных выступлений) – они подлежали немедленному аресту; 2) самые богатые и влиятельные в деревне кулаки – их планировали выселить на север Уральской области; 3) остальные кулаки, которых нужно было расселять в границах района на худших землях за пределами колхоза. Каждый район должен был раскулачить определённое число крестьянский хозяйств – эти контрольные цифры устанавливались областью. В 1930 г. в Курганском и Шадринском округах планировалось раскулачить 8 336 хозяйств.

На деле раскулаченными оказывались не только зажиточные хозяйства или семьи, враждебно настроенные по отношению к советской власти. Нередко к «подкулачникам» причисляли середняков и даже бедняков – тех, кто выступал против политики коллективизации. Раскулачивание происходило быстро, зачастую без всяких разбирательств. Имущество кулаков первой и второй категорий конфисковывалось. Чтобы не попасть в разряд кулаков и не отдавать свой скот в колхозы, крестьяне стали уничтожать хозяйство и продавать имущество. Братья Фёдора Плотникова, по словам бабушки, продали всё своё имущество за бесценок и уехали за границу - кажется, в Америку. Пётр и Фёдор Плотниковы решили остаться на этой земле, где их предками была основана деревня в 1760 г. Но они ещё не знали, какие испытания готовит им эта «народная» власть.

В 1929 г. в деревнях начался настоящий шабаш «Объявим бойкот кулаку!». Часть деревенских жителей сделали невольными палачами своих земляков. Зажиточным крестьянам не давали покупать товары в сельских магазинах, не допускали их до обмолота зерна на мельницах, конфискованных у самих же «кулаков». В деревенские комиссии по работе с кулачеством избирались безответственные деревенские коммунисты и комсомольцы. Вновь выбранные активисты к кулачеству обращались так: «Мы тебя будем бойкотировать, так что для тебя скоро могилой запахнет!». Это говорилось людьми, которые до 1917 г. мирно соседствовали между собой и совместно обрабатывали землю.

Бедные крестьяне всегда обращались к зажиточным, и земляки почти всегда помогали друг другу, но революция круто изменила мирный ход истории, расколов и поссорив между собой крестьянство. Через разрушение нравственных устоев общества, изменив ориентиры людей, создавался СССР. При экономическом бойкоте у зажиточных крестьян забирались покосы, им отказывали в приёме скота в общественное стадо. Бойкотируемых переселяли на худшие земли. Экономический бойкот нашёл своё широкое применение по всему Зауралью. Озлобленные выселенные хозяева не только словом, но и делом оскорбляли активистов-большевиков. Очень часто оказывалось прямое сопротивление, которое жестоко подавлялось Советами.

Практика коллективизации в Челябинском округе отличалась особой  жестокостью. Специальным постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 22 июля 1929 г. этот округ был назначен опытно-показательным. Со второй половины 1929 г. начались аресты так называемых кулаков, в большинстве своём трудолюбивых и упорных тружеников, чей хлеб Россия ела до 1928 г. В каждом селении имелись свои местные неудачники, недовольные достатком соседей, а также приезжие до и после революции городские люди. Именно они бросились искоренять кулачество, как класс. Были и доносы, и наветы.

Весь 1929 г. зауральская деревня находилась практически в условиях борьбы с государством. При проверке Мишкинского районного суда оказалось, что за период с 1 января по 1 октября 1929 г. проходило 119 дел и было более тысячи осуждённых только по одной статье 107 УК за контрреволюционную деятельность. Народный судья и секретарь работали последние два месяца без отдыха с восьми часов утра до двух-трёх часов ночи. И всё же, остаток неоконченных дел на 1 января 1930 г. в Мишкинском нарсуде составил 215.

Апофеозом предколхозной жестокости советского правительства явилось применение внесудебных репрессий ОГПУ. Из секретного циркуляра НАРКОМЮСТА №22/СС от 5 октября 1929 г.: «Усилить меры репрессии в отношении кулаков и других контрреволюционных элементов, ведущих борьбу против мероприятий Советской власти вплоть до расстрела». Местные революционеры уразумели, что загнать соотечественников в колхоз можно, только запугав. В феврале-марте 1930 г. обстановка на селе была напряжённой. Секретарь  районного комитета ВКП(б) докладывал следующее: «Отовсюду сообщают, что на собраниях сын идёт против отца, дочь против матери, жена против мужа, одни идут в коммуну, другие выходят, немало после собрания ругани и драки. Это говорит о том, что население действительно не знает, что делать, кому верить». Недовольство крестьян политикой коллективизации привело к протестным выступлениям. За первые три месяца 1930 г. в Уральской области было зафиксировано 118 выступлений, в которых приняло участие около 11 тысяч человек. Но коллективизация шла стремительно: к марту 1930 г. в Курганском округе в колхозы вошло 69,5% крестьянских хозяйств, в Шадринском округе – 77,3%.

Руководство страны уловило настроения основной массы крестьян: вскоре в газетах была напечатана статья И.В. Сталина «Головокружение от успехов», в которой осуждались «перегибы», допущенные в ходе коллективизации, а вина за них возлагалась целиком на местные власти. Начался массовый выход крестьян из колхозов. В Курганском округе с 10 марта по 10 июля 1930 г. число крестьянских хозяйств в колхозах сократилось с 69,5% до 27,8%, в Шадринском округе – с 77,3% до 32,7%, по Уральской области в целом – с 70,8 % до 24,9%.

Однако политика коллективизации была продолжена уже осенью 1930 г. Власти сменили тактику: вместо прямого насилия стали использовать налоговый гнёт по отношению к крестьянам, не вступившим в колхозы (их называли единоличники). Продолжалось выселение кулаков. К концу первой пятилетки (к 1932 г.) в колхозах Зауралья уже снова состояло около 74% крестьянских хозяйств (по СССР – 61,8%).

В начале 1930-х гг. сельское хозяйство Зауралья оказалось в состоянии кризиса. Сокращение числа рабочих рук в деревне, низкая оплата труда колхозников, уменьшение поголовья рабочего скота, принудительное расширение посевных площадей и плохие погодные условия – всё это привело к резкому сокращению урожая. Валовой сбор зерна в 1932 г. составил всего 54% от уровня 1928 г., более чем в два раза сократилось поголовье скота. Наступил первый в истории России «организованный голод», хотя и не приведший к катастрофе, как в Европейской части СССР.

В 1931 г. в М. Такташах был организован колхоз им. Сталина, в Б. Такташах - «Новая жизнь». В районной газете «Красный Уралец» от 6 сентября 1934 г. есть статья под названием «Кулацкий саботаж в Новой жизни», вот её часть: «Из плана в 135 га пшеницы убрано на 4 сентября 70 га, из них 43 га приглашёнными единоличниками. Сами колхозники убрали только 27 га. Овса убрано 19 га из 88. К скирдованию и обмолоту яровых «Новая жизнь» ещё не приступала. Из 42 трудоспособных на уборочной работает 12 человек. Остальные 30 заняты чем угодно, только не уборкой, из них 18 «больных». Большинство колхозников не выполняет норм. Налицо антигосударственные тенденции. Кулацкий саботаж должен быть немедленно сломан!».  

Сейчас я приведу воспоминания моей мамы Плотниковой (Ежеменской) Валентины и её старшей сестры Любови Фёдоровны о том, что они знали и слышали от своей матери, которая сама и говорить про эти события нам боялась. Я думаю, что еще бабушке невозможно тяжело было снова это представлять себе, лучше уж забыть навсегда.  

Пётр Плотников, 1936 г.

В первых числах марта 1930 г. в дом Плотниковых в деревне Мало-Такташинская Мишкинского района Челябинской области вошли вооружённые люди с ордером на арест: «Плотников Пётр Андреевич, ваша семья подлежит высылке на север, как враги народа с полной конфискацией имущества». Заставили раздеться догола и обыскали Петра Андреевича 66 лет, Елену Фёдоровну 65 лет, их сына Фёдора 32 лет и беременную Марию 33 лет с двумя детьми: Александром 12 лет и Любовью 5 лет. Ничего не разрешили взять с собой, кроме старенькой одежды, да тулуп, чтобы детей укрыть по дороге. А сами стали набивать карманы, что под руку попадёт: серебряные ложки, вилки, украшения. Везде искали золото, перетряхивали перины, лазили в подвал, вытряхивали землю из цветочных горшков. Потом сразу выселили из дома – ночевали хозяева в бане. В доме Плотниковых теперь местная власть уже запланировала устроить контору колхоза им. Сталина.

На следующее утро в санях, под конвоем ссыльные выехали из деревни. Никого из деревни не пустили выходить за ворота, чтобы попрощаться и даже в окна смотреть запрещали. Родственники в деревне плакали, зная, что эти люди никогда уже назад не вернутся. Из Такташей выслали четыре семьи, у которых были лучшие дома и хозяйство налажено. Все много работали сами, работников они не нанимали. К их подводам присоединилось ещё много других из попутных деревень. Ехали долго под дулами винтовок, путь был неблизкий в Тобольск. Обоз репрессированных сопровождали сотрудники НКВД и комсомольские активисты. Ночевали, гдё придется, иногда под открытым небом. Мама рассказывала, что во время пути умер грудной ребенок у той семьи, что везли вместе с Плотниковыми, конвоиры не дали возможности даже остановиться, мёртвого ребёнка пришлось просто бросить в снег возле дороги. 

Немногим позже под раскулачивание попала и семья отца Марии Александра Ивановича Сажина, его жена Прасковья Васильевна, дочь Екатерина с мужем Николаем Непряхиным, а также его родители, сын Сажиных Ксенофонт с женой и дочерью Ираидой были высланы в Остяко-Вогульский (Ханты-Мансийский) округ. Их везли обозами, как и многие раскулаченные семьи из районов Уральской области в Тюмень, а дальше по 600-900 человек грузили в трюмы баржи и оправляли дальше по Туре и Иртышу. Люки открывали раз в сутки, чтобы на верёвке в мешках спустить вниз хлеб и в вёдрах воду. Многие спецпереселенцы не доехали до конечного пункта, умирали от болезней и истощения. Матери оставляли маленьких детей на пристанях, не надеясь довезти их живыми.

Семья старшей дочери Петра и Елены Плотникоых Татьяны с мужем Степаном Спорышевым и их детьми после раскулачивания была отправлена в Свердловск. Затем, как и многих других, их эшелоном погнали совсем в другую сторону – в Заполярье, в Мурманскую область на апатитовые рудники. На Урале зарегистрировали в 1930 г. 40 тысяч таких семей. Условия транспортировки крестьян были просто чудовищные. На станции загнали всех арестованных в холодные телячьи грязные вагоны по 50-60 человек, большинство из них были женщины, дети и старики. Слёзы, стоны, крики, один  чайник на всех, давали хлеб и воблу сушёную, хотелось пить, но воды не было, топили снег. Посреди вагона стояла железная печка. Людей везли, как скот, даже хуже.

 Меня шокировал один типичный документ из архива: «АКТ от 11 августа 1931 г. Мы, нижеподписавшиеся, милиционеры Родионов и Антропов, подписываемся в том, что один сдал, а второй принял прибывших товарным поездом №875 11 августа 1931 г. в 22 часа 10 минут 9 людских вагонов и 6 багажных, численностью - 121 семья - 482 человека, из них мужчин 33, женщин 182, детей -  265». До этого я прочитал и сначала не поверил, что были часты случаи в дороге, когда раскулаченные предлагали малознакомым людям на сожительство своих малолетних дочерей, лишь бы спасти детей от смерти в зимней тундре. Сейчас в это верю.

Из всех высланных в Мурманскую область в самом худшем положении оказались спецпереселенцы, которые были направлены на апатитовые разработки и строительство Нивской ГЭС. Всего в Хибины под конвоем доставили более 30 тыс. спецпереселенцев, подавляющее большинство из них — земледельцы, не имевшие никакой технической квалификации. В спецпоселении, куда привезли семью Спорышевых, не было никаких условий для человеческой жизни. Вот как описывает свой приезд в Хибины А.В. Гусев, старожил г. Кировска: «В Хибины мы приехали зимой 1930 г. Города Хибиногорска(с 1934 г.  - Кировск) тогда ещё не было, …палатки были разбросаны повсюду прямо на метровом слое снега. Туалетов не было, и с наступлением весны и таяньем снега вокруг палаток появлялась такая грязь, и стояло такое зловонье, каких, наверно, не было во время чумы. В такой антисанитарной обстановке, вспыхнула эпидемия брюшного и сыпного тифа. Людей косили скарлатина и цинга.… Многие не сотни, а тысячи спецпереселенцев переселились в «лучший», чем в тот, в котором жили, «мир» — на кладбище. Сколько всего погибло мужчин, женщин, детей так называемых «кулаков» во время массовых эпидемий 1931–1933 гг. - никакая статистика не знает». Жилая площадь на одного человека в среднем составляла 0,73 кв. м. На территории посёлка имелась лишь одна баня.

Хибины находятся на 120 км севернее Полярного круга. Руководство стройкой понимало, что жить в палатках, шалманах и при этом добывать руду невозможно. По инициативе С.М. Кирова домостроительные комбинаты г. Ленинграда поставили в Хибины разборные щитовые дома. Отстояв смену на руднике, спецпереселенцы в нерабочее время, в полярную ночь, шли на постройку для себя домов барачного типа. По воспоминаниям переселенцев, в бараках жили очень дружно. Совместными усилиями поддерживали порядок и чистоту. На улицах никогда не было скандалов и драк. Практически отсутствовало воровство. Деревенский уклад жизни, уважение к труду и людям сохранились у спецпереселенцев и на Севере.

Теперь вернёмся к Плотниковым, которые под конвоем с обозом добрались до Тобольска и далее на барже до с. Демьянского Уватского района. Может показаться чудом, но это подтверждается их воспоминаниями, что в одежде и валенках у маленькой Любы были зашиты золотые монеты и украшения. В Демьянском на спрятанное золото купили дом и корову, стали обустраиваться. Но советскую власть не обманешь, не для того их раскулачили и выслали, чтобы позволить снова жить как люди. Всё, что они приобрели для жизни на новом месте, опять отобрали, и всю семью зимой 1931 г. снова выслали в село Горнослинкино Уватского района Омской области (теперь Тюменской), Мария уже была снова беременна, прежняя беременность закончилась выкидышем.

 Кругом тайга, в мороз шли пешком под конвоем с детьми на временное поселение в д. Маулень, где в июле 1931 г. появилась на свет дочь Валентина. Отец в это время работал в посёлке Беляйка на лесозаготовках. Вскоре ссыльным предписывалось ехать в спецпоселок Ербаш, там была комендатура. Так семья Плотниковых с детьми приехала в лес. Сначала срубили деревья, выкорчевали пни и вырыли землянки, сверху покрыли стволами сваленных деревьев, набросали ветки, и всё это затем припорошил снег. Пережили эту зиму, потом строили бараки, рубленные на мху, полы и потолки из протесанных на один кант брёвен, окна и двери из нестроганых материалов, выпиленных ручными продольными пилами, и крыши из бересты. В бараках по 40 человек, полы земляные, у умывальников люди ходили по грязи и так ложились спать. Кроме бараков строилась баня по-чёрному, хлебопекарня и магазин.

Каждый день давали наряд на заготовку леса. Работа была очень тяжёлая. Мужчины должны были лес валить, весной сплавлять, а женщины – сучья обрезать. Кормили скудно: 600 г. хлеба в день, капуста, клюква и солёная рыба. Конвоиры поднимали с рассвета. За день надо было выполнить норму. Лес по реке Ингаир сплавляли с весны по осень. Было тяжело, так как случались заторы, и надо было по пояс в воде багром растаскивать брёвна и руками выталкивать лес через перекат. Одежда покрывалась льдом, стояла коробом, а погреться и отдохнуть конвоиры не давали. Не все это выдерживали, люди болели и умирали.

Спецпереселенцы не имели избирательного и были ограничены в имущественных правах, им не разрешалось свободно передвигаться вне посёлка и места работы. Они были обязаны беспрекословно выполнять все распоряжения коменданта, не имели удостоверения личности. За нарушения наказывали отправкой на тяжёлые работы в штрафную команду. Однажды отправили нашего отца с братом Александром в Беляйский лепромхоз на лесосплав на две недели, с собой дали только ячневой крупы. Сплавляли брёвна по реке Ингаир до Иртыша, там приходил катер, лес грузили в трюмы барж и увозили по Иртышу. Работали баграми в три смены круглые сутки, почти без сна и отдыха. Мужчины с ног валились, хлеба стали давать по 200 г в день. Не все возвращались домой с этой работы, да и у мамы дома тоже нечего было есть. Маленькая Валя плакала, Любе было восемь лет. Мария Плотникова делала все возможное, только бы спасти детей. 

Это было в 1933 г., в стране свирепствовал голод. Продукты вообще перестали выдавать, а работать все равно заставляли. Мама с дедом и бабушкой сажали кожуру от картошки. Первое время и пахать землю приходилось на женщинах. Да, мама с бабушкой Еленой вместо лошади тащили плуг, а дедушка управлял. Надрывались до болезней, но надо было кормить детей. Летом собирали кипрей, грибы, бруснику и клюкву, а зимой иногда раскапывали снег и мох вырубали топором. Милостыню никто не подавал. Отец теперь строил комендатуру, правление колхоза «Победа социализма», школу, пожарную, баню, клуб и типовые двухквартирные жилые дома.

Потом, после 1934-го, когда обустроились, Фёдор Плотников уже работал бригадиром полеводческой бригады, жили в построенном доме, отступила угроза голода. Даже в таких условиях крепкая крестьянская закалка взяла своё. Они выжили, растили детей и надеялись, что они своим трудом, наконец, заслужили право на нормальную жизнь. В 1936 г. в семье Плотниковых родился сын Виктор. В посёлке построились мельница, маслозавод, кожевенный завод, пимокатный завод, кирпичный завод, промартель, швейная мастерская (небольшие предприятия).

Наступил 1937 г. и ним новая волна репрессий. Установка была дана на пленуме ЦК ВКП(б) 23 февраля — 3 марта 1937 г. На этом пленуме со своим докладом «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» выступил Сталин, повторивший свою доктрину об «обострении классовой борьбы по мере строительства социализма». 28 июня 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение: «1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова, начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии».

2 июля Политбюро приняло решение послать секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик телеграмму:

«Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений. ЦК ВКП(б) предлагает всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД».

16 июля состоялось совещание наркома Ежова с начальниками областных управлений НКВД для обсуждения предстоящей операции. Миронов (начальник УНКВД по Западно-Сибирскому краю) позже рассказывал: «Ежов допустил такое выражение: «Если во время этой операции и будет расстреляна лишняя тысяча людей — беды в этом совсем нет. Поэтому особо стесняться в арестах не следует». «Начальники управлений, стараясь перещеголять друг друга, докладывали о гигантских цифрах арестованных. Выступление Ежова на этом совещании сводилось к директиве: «Бей и громи без разбора», что если в связи с разгромом врагов будет уничтожена и некоторая часть невинных людей, но что это неизбежно». На вопрос, как быть с арестованными 70- и 80-летними стариками, Ежов отвечал: «Если держится на ногах — расстреляй».

31 июля 1937 г. приказ НКВД №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» был одобрен Политбюро ЦК ВКП(б). Политбюро разрешало проведение различных операций и утверждало приказы для НКВД. Деятельность «троек» регулировалась при помощи лимитов. В заседаниях не имели права участвовать обвинение, защита и свидетели. За несколько часов здесь выносили десятки приговоров. В 1937 г. на допросах было официально разрешено применение пыток. Приговоры руководящих работников формально выносила Военная коллегия Верховного суда СССР. Фактически они утверждались Сталиным, Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем, Ждановым и, в нескольких случаях, Микояном и Косиором. В рамках «кулацкой операции» было осуждено тройками около 818 тысяч человек, из них к расстрелу приговорено 436 тысяч.

В органах НКВД ещё в мае 1937 г. началась фабрикация дела гигантского «эсеро-монархического» вооружённого заговора, якобы организованного в Западной Сибири эмиссарами РОВСа и японской разведкой. Вооружённой опорой заговора якобы должны были стать раскулаченные-спецпоселенцы и ссыльные. По свидетельству арестованного в 1939 г. одного из начальников областного УНКВД обвиняемых «не зачитывая протокола допроса, заставляли подписывать протокол, применяя к ним конвейерную систему: держали на выстойке, несколько дней не давали спать и есть, а когда подпишет, считают, что его «раскололи».

Приговаривали к расстрелу за связь с контрреволюционными бандами, за принадлежность к троцкистско-бухаринским организациям людей, которые даже и не знали, что это такое. Невозможно представить весь ужас состояния и мысли людей, у которых остались семьи и дети, когда их ставили к краю могилы, где лежали уже трупы таких же несчастных и невинных жертв. Изучение останков показывает, что приговоры, как правило, приводились в исполнение выстрелами в затылок. Иногда, чтобы было не слышно выстрелов, человека заставляли открыть рот и стреляли в него вплотную. Только на территории хозяйственного двора бывшей Тобольской тюрьмы расстреляно за одну ночь 14 октября 1937 г. 217 человек, считают, что всего закопано там около двух с половиной тысячи человек.

Мой брат Александр недавно побывал в Тобольске на этом месте и объяснил мне, что на таком небольшом участке это невозможно. Скорее всего, а это подтвердил и работник местного музея, расстрелянных сбрасывали под обрыв сразу за забором тюрьмы в реку Иртыш. Вмёрзшие в лед трупы местные жители видели ещё весной на следующий год. Расстрелы на территории Тюменской области происходили в пяти городах: Тюмени, Тобольске, Ишиме, Салехарде, Ханты-Мансийске.

    Дальше снова говорит мама: «Осенней ночью 1937 г. нашего отца Фёдора Плотникова арестовали и увезли, больше мы его никогда не видели. Всего в посёлке было арестовано 16 мужчин. Сельсовету было предложено зарегистрировать их смерть по болезни на основании сообщения УНКВД. Так, маме издевательски сказали, что отец умер в тюрьме от язвы желудка. Только в 1994 г. я смогла получить справку о судьбе отца. «На ваше заявление в адрес Управления ФСК России по Тюменской области сообщаем следующее: Плотников Фёдор Петрович, 1898 г. р., русский, гражданин СССР, уроженец д. Мало-Такташинская, Мишкинского района, Челябинской области. Работал бригадиром полеводческой бригады сельхозартели. Арестован 22 октября 1937 г. органами НКВД. При аресте вещи и ценности не изымались. Обвинялся в том, что «…состоял членом контрреволюционной группировки, вёл контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию советской власти, высказывал настроение бежать из посёлка…». 4 ноября Тройка при УНКВД по Омской области приговорила Плотникова Ф.П. по статье 58-10 УК РСФСР к ВМН - расстрелу. 10 ноября 1937 г. приговор приведён в исполнение в г. Тобольске. В материалах архивного уголовного дела данных о месте захоронения нет. Тюменский областной суд Плотникова А.Ф. реабилитировал 20 сентября 1958 г.  

Наша жизнь, и без того до предела трудная, стала ещё тяжелее, когда отца не стало, вся надежда была на старшего брата. Но тут брат Александр исчез из дома (а может быть, оставшись с нами, и он бы не миновал ареста). Оказалось, что он тайно добрался до родственников Плотниковых в Мурманской области и явился в 1938 г. в военкомат г. Кировска, скрыл своё «кулацкое происхождение», чтобы быть призванным в Красную Армию. Он мечтал быть военным, ещё сильнее хотел стать танкистом. От него пришло письмо с фотографией: «Плотников А.Ф. в канун отъезда в Р.К.К.А. в ноябре 1939 г.». Через некоторое время получили ещё письмо с фотографией: «На память маме, Любе, Вале, Вите, дедыньке Петру и бабаньке Елене. Во время службы в Р.К.К.А. 5.02.1941 г., г. Рига Латвийской С.С.Р.» в танкистской форме.

Ему было 22 года, таким он для нас с мамой навеки и остался. Скоро грянула война, и вестей о нём мы так больше и не получили, сколько ни ждали. А мама так до конца своей жизни и верила, что он жив, а когда кто-нибудь о нём спрашивал, всегда плакала. (Теперь мне удалось найти документ «Именной список безвозвратных потерь личного состава по Уватскому райвоенкомату по состоянию на 14 января 1948 г.», в нём Плотников А.Ф., причина выбытия не числится, связь прекратилась в декабре 1942 г.).

До войны мама работала в поле и на раскорчёвке леса. Потом вместе со старшей дочерью Любовью на кирпичном заводе и в швейной мастерской. Так можно было заработать живые деньги, а не трудодни, как в колхозе, обеспечить семью и детям дать возможность учиться. Домашним хозяйством занимались дед с бабушкой.  Четыре класса школы я окончила в Ербаше, c пятого класса ходили пешком 12 км в село Горнослинкино, где в те годы была школа семилетка. Идти было страшно, в тайге водились волки. Дедушка Пётр меня очень любил и ходил со мной по несколько километров до школы, охраняя от напастей. Зимой брал санки и, когда я уставала, вёз меня до школы. В школе мы были пионерами, комсомольцами, но в биографии стояла 58-я статья УК, и наши успехи в учёбе всегда оставались в тени.

Мы не видели настоящей войны, с бомбёжками, воем орудий, разрушениями. Для меня война  - это нищета, голод, тяжёлая работа с раннего утра и до вечера. Когда началась война, мне было девять лет. А с 12 лет мы уже вовсю работали наравне со взрослыми. Помню, как ходили с учительницей Ираидой Васильевной из Горнослинкино в Ербаш собирать колоски, оставшиеся на полях. Работали весь день до вечера. Ребят не кормили весь день. Голодные, уставшие пели такую песенку: «Солнышко на кустике – скоро ли отпустите, солнышко на ели, мы ещё не ели».

В колхозе кроме зерновых выращивали на полях овощи - морковь, свёклу, капусту, турнепс, огурцы, картошку. В обязанность детей входило следить за полями. Пололи, окучивали, убирали урожай. В посёлке было большое овощехранилище, там хранили собранные овощи, квасили капусту, солили огурцы. Заготавливали ягоды, грибы.

Наш дедушка Пётр после войны уехал к дочери Татьяне в г. Кировск Мурманской области, причину не знаю, может быть, хотел что-нибудь узнать о судьбе любимого внука Александра. Получила педагогическое образование в Тобольске и в 1946 г. поехала по распределению в школу с. Падун старшая сестра Любовь. Там в 1947 г. познакомилась с братьями Ежеменскими, Сергеем и Николаем, и между ними завязались дружеские отношения. Старший Сергей был военным контрразведчиком и имел звание ст. лейтенанта, Николай недавно демобилизовался из армии, где ему пришлось ещё два года после окончания войны заниматься ликвидацией бандеровцев на Украине.

У Сергея с Любой это переросло в роман, но скоро ему пришлось уехать на место службы в Забайкалье. Любовь работала учительницей, за ней стал ухаживать директор этой школы, и она не устояла. Так получилось, что этот человек и сломал ей судьбу. Когда она уже была беременной, открылась незаконная растрата средств школьного бюджета, и директор скрылся в неизвестном направлении. Любови пришлось уехать из Падуна к матери в Ербаш, в 1948 г. она родила дочь Ларису. Потом они жили в пос. Луговском недалеко от г. Ханты-Мансийска, где Люба также работала в школе учителем. Сейчас там остался только её сын Сергей, а дочь Лариса с мужем (родители его  - репрессированные немцы) в 1994 г. переехали в Германию.

В 60 км от Ханты-Мансийска в другом пос. Нялино жила семья маминой сестры Екатерины Сажиной: муж Непряхин Николай Алексеевич, его отец – Алексей Григорьевич умер в 1941 г., его мать – Прасковья Кузьмовна, брат – Георгий. В ссылке родились дети: Зоя, 1930 г., умерла в 1942 г., Александр, 1936 г., Валентин, 1938 г., Георгий, 1944 г., Евстолия, 1949 г. В г. Кировске Мурманской области остались сыновья сестры Фёдора Плотникова Татьяны Спорышевой: Виктор, Пётр и Валерий, её дочь Евстолия. Их потомки теперь живут в Мурманске, Москве и Санкт-Петербурге.

Я, Валентина, в 1946 г. окончив школу, поступила в Тобольский техникум дошкольного воспитания. После выпуска в 1949 г. выбрала по совету старшей сестры местом работы детский сад спирткомбината в селе Падун. Там работала воспитателем и встретилась с Николаем Ежеменским, о котором слышала от Любы только хорошее. В следующем году мы поженились, и в 1951 г. переехали в г.Заводоуковск, получили квартиру в маленьком домике по переулку Ермака.

В 1952 г. появилась возможность уехать из Ербаша у мамы, она теперь жила с нами, порадовалась рождению внука, который был назван Александром, понятно, почему. Как только приехала мама (Саше было 7,5 мес.), я вышла на работу детский сад Заготзерно. В 1960 г. уже в новой квартире по ул. Братская у нас родился сын, назвали Сергеем в честь брата отца, которого все в нашей семье уважали. Я уже с этого года и до пенсии работала заведующей детским садом Заводоуковского элеватора.       

Брат Виктор приехал вместе с мамой к нам и в этом же году поступил в Тюменское железнодорожное училище. Закончив учёбу в 1954 г., уехал по распределению в г. Чусовой Пермской области и там в 1957 г. женился на хорошей девушке Лиде. После этого служил три года в войсках КГБ на границе с Финляндией. В армии был старшим сержантом, отличником боевой и политической подготовки, не раз отмечался командованием. После возвращения Виктор продолжил заниматься образованием. Работая слесарем депо, он закончил 11 классов в вечерней школе, затем два техникума железнодорожного транспорта в Перми и Свердловске и, наконец, Ташкентский институт железнодорожного транспорта. В должности заместителя начальника депо Виктор признавался лучшим по профессии и побеждал во всесоюзном конкурсе рационализаторов. В его семье две дочери, Лариса и Лена».

Любовь, Виктор и Валентина Плотниковы, 1955 г

В Ербаше после 1952 г. из Плотниковых осталась одна бабушка Елена, там она прожила ещё некоторое время и ушла из жизни в возрасте 92 лет. Конец  системе спецпоселений для «бывших кулаков», существовавшей четверть века, 13 августа 1954 г. положило постановление Совета Министров СССР №1738/789сс «О снятии ограничений по спецпереселению с бывших кулаков и других лиц». Нет сейчас поселка Ербаш, почти все оставили его сразу, при малейшей возможности выехать. Посёлок полностью исчез, только название места (урочище Ербаш) сохраняется в памяти жителей района. Развалились и сгнили дома, обширные поля заросли бурьяном, подлеском…Никто из моих родных вслух никогда не вспоминал о нём, как о несчастном времени в своей жизни… Практически нет и их родной деревни Такташи, из двух деревень у озера, Большой и Малой, осталось пять дворов. Дом Плотниковых пока ещё цел, но это ненадолго. Разоренный край, развалины церквей…, для чего всё это было?

Репрессирован… Реабилитирован… Между этими словами человеческая трагедия длиною в жизнь. Только в 1994 году, получив справку от УВД Тюменской области как пострадавшая от политических репрессий, мама с облегчением вздохнула и, возможно, подумала, что теперь уже никогда с её детьми и внуками в нашей стране не случится ничего похожего на её «счастливое детство». Последние годы жизни мама часто ходила в церковь, где заказывала поминовения, молилась за упокоение своих родителей и чтобы не повторилось всё то, отчего мы уходим все дальше и дальше. В Тюмени на местах массовых захоронений жертв политических репрессий установлено три памятника. На одном из них выбиты строки:

Покоятся здесь в тишине
Обычные граждане, мирные люди,
Убитые не на войне.

 

Литература:

1. Метрические книги Оренбургской духовной консистории причту Свято-Троицкой церкви села Островного за 1897-1898 гг.
2. Краеведческое пособие для обучающихся, студентов и педагогов «История курганской области (от древнейших времен до 1991 г.)», КООО «Зауральское общество друзей истории, археологии и культуры (Зодиак)», 2017 г.
3. Сычёв А. Деревни Такташинские∕ А. Сычёв ∕∕ Искра. – 1995. – 9 авг. - №53
4. Щеткова О.А. Кулаки или мученики?∕ О.А. Щеткова ∕∕Самиздат. - 2009.
5. Государственное учреждение Государственный архив Челябинской области. Ф. 138, О. 1. Д. 289. Л. 30.
6. Государственный архив Курганской области. Ф. 319С-804. Оп. 1. Д. 20. Л. 6.
7. Николай Павлович. Народная Лента, Мурманская область. 29.10.2012.
8. Абдин Н. 1937 год — год «Большого террора» ∕∕ memorial.krsk.ru.
9. Центральный архив ФСБ РФ. Арх. №Н-15301. Т. 7. Л. 33-35.
10. Тепляков А. Машина террора. ОГПУ-НКВД Сибири в 1929-1941 гг. Глава «Массовые операции» ∕∕ FEDY-DIARY.RU

 

 

Вы не можете комментировать данный материал. Зарегистрируйтесь.