А.П. Ярков,
заведующий  сектором 
изучения этноконфессиональных отношений
института гуманитарных исследований ТюмГУ,
доктор исторических наук, профессор

Начиная с  80^-х годов ХVIII века на пространстве Западной Сибири стали происходить инновационные процессы, связанные не только с  административно-политическими, но и социокультурными изменениями, внедрением  новых  ценностей, охватившими большую часть целостной общности сибиряков.

Внутриполитические проблемы в  Западной Сибири усугублялись тем, что отсюда продолжалось продвижение России на восток  и юг  Азии. Если раньше царская власть стремилась выстроить отношения с  азиатскими регионами на уровне политических  контактов  с  правителями, то в  конце ХVIII века актуальными для реализации стратегической цели стали и внутрирегиональные, локальные проблемы, а в  качестве контрпартера – сам  местный социум.

Очевидно, что геополитические задачи имели иную тактику их  решения – не столько завоевания (хотя и оно присутствовало), сколько добровольного присоединения территорий с  лояльно настроенным  населением, дабы в  контактах  с  государством (в  т. ч. через чиновников, знающих  язык  и лояльных  к  их  культуре) и православными (преимущественно русскими) вырабатывалась взаимовыгодная система альянса интересов, ведущая в  последующем  к  диалоговому мышлению и поведению, хотя это и не позиционировалось. Политика была направлена, отметим, как  на ускоренную интеграцию этого региона с  Центральной Россией, так  и искоренение родоплеменных  отношений, преодоление (избавление от) архаичных традиций, тогда квалифицировавшихся как  проявление «культурной отсталости».

Отправной датой при анализе происходивших на том этапе трансформаций стал 1785 год (появление «Жалованной грамоты»), изменившей структуру внутреннего управления в  крае и, соответственно и постепенно, само отношение сибиряков  к  иноверцам. Впрочем, стоит обратить внимание, что часть православных уже тогда сама считала возможным  жить без духовного окормления, в  течение нескольких лет  не являясь на исповедь и причастие, – в 1800 году в  Тюмени и Тюменском уезде таких  было выявлено 797 человек.

Новые времена требовали иного разрешения проблем общественного бытия, особенно в  пространстве городов, значительная часть населения которых  шла в  авангарде модернизационных  процессов, хотя, безусловно, большинство оставалось в  рамках  традиционализма. Только в  80^-х годах ХVIII века уже насчитывалось 36 городов, где по данным IV ревизии проживало около 60 тыс. мужчин (11 % мужского населения Сибири), из них  свыше 20 тыс. – в  Тобольске, свыше 5 тыс. – в Томске¹. Там  постепенно росло число неправославных, расширялась сфера применения их  сил. Тем более что почти всю торговлю с  Центральной Азией обеспечивали мусульмане, эффективно распоряжаясь конфессиональным  и языковым  преимуществами.

Именно в  городах выстраивалась многообразная система дискурсной практики, включая языковую (например, билингвизм, манифестация различий – в т. ч через использование прозвищ, уничижительных  характеристик) и внеречевую – через ситуационное (бытовое, повседневное) поведение, предпочтений (или их  игнорирование) в  расселении, профессиональных  и социальных контактах. Таким  образом, «центральная зона» городской культуры имела в  своем  арсенале мощные механизмы саморазвития, но, разумно подчиняясь «правилам игры», социально активное население с  целью сохранения общегражданского мира и согласия учитывало особенности, находя свои ниши.

Очевидно, что при центробежности интересов: профессиональных, конфессиональных, групповых и личных, в иных случаях через различие проступала общность интересов. Так, анализируя ситуацию в условиях ведения промыслового хозяйства, П. М. Головачёв заметил: «Суровая природа и занятие звероловством выработали в коренном сибиряке находчивость, практичность, упорство; незнакомство с крепостным правом развило самостоятельность и стремление к равенству; соседство с инородцами, постоянное общение с ними привило ему спокойное, терпимое отношение ко всякой вере»².

Преодолевая изоляционизм и инерцию традиций, постепенно формировалось диалоговое отношение – от оценки чужого: уклада хозяйства и быта, правил социального поведения, смысла и ценностей культуры – к совместному поиску разрешения проблем бытия. Сибирская специфика состояла в том, что диалог выстраивался не только по вертикали или горизонтали – из-за минимального числа дворян и большого количества «иноверцев». Согласно «Жалованной грамоте» в каждой местности избирался распорядительный орган – общая дума, состоявшая из городского головы и гласных от всех шести групп населения, обязанных собираться раз в 3 года (исключая экстренные случаи). В Сибири важна была эта грамота не столько как свод сословных привилегий, сколько как разрешение на введение основ самоуправления.

К 90^-м годам ХVIII века общие городские думы, призванные формулировать общие правила жительства, учитывая «полифонизм» интересов различных групп населения, были организованы в Тобольске, Томске, Тюмени, Таре, Нарыме, Омске, Каинске. Например, в Тарскую общую думу в 1789 году вошли по депутату от православного духовенства, военных и штатских чиновников, казаков, ямщиков и, отметим особо – от ясачных татар, бухарцев, а также по два – от купцов, цеховых, мещан, государственных крестьян, а позднее – по 6 ремесленных старшин от каждого цеха ³. Призванные отразить ценностные и мировоззренческие особенности, социальные пожелания делегировавших их групп населения, но также обеспечивая общегородские потребности, все контакторы выстраивали через коммуникации городское диалоговое поле, не боясь потерять самобытность.

Имущественное положение, увеличивая разделение, не снимало моральной ответственности успешных за положение страждущих и нуждающихся в помощи единоверцев, требуя небольшого, но перераспределения доходов. Поэтому необходимо учесть возникший параллелизм в культурных моделях двух частей сибирской «уммы» (горожан и негорожан), для чего объективно взвесить соотношение этих групп, к тому разбросанных по огромным сибирским пространствам, где в 80-90-е годы ХVIII века существовали Тобольское и Иркутское наместничества (губернии), внутри которых происходили административные изменения и переподчинения.  

Хотя в 1798 году наместничества были ликвидированы, как и упразднены области, регионом оказалось трудно управлять. Недоставало кадров грамотных, морально порядочных и ответственных управленцев, а надзирающий за ними с 1780 года генерал-губернатор руководил огромными по территории Пермской и Тобольской губерниями, а до 1783 года – и Колыванской областью (появившейся в результате преобразований 1779–1783 годов Колывано-Воскресенского горного округа). В состав последней отошли: Бийский, Колыванский, Кузнецкий, Семипалатинский и Красноярский уезды и часть поселений Томского уезда (остальная территория уезда вошла в Томскую область). В 1796 году Колыванская губерния была упразднена, а её территория вошла в состав Иркутской и Тобольской губерний (в 1797 году пост генерал-губернатора Тобольской губернии также был упразднён). Созданное в 1803 году Сибирское генерал-губернаторство состояло из Тобольской и Томской губерний, внутри разделённых на уезды и комиссарства⁴, не в каждом из которых имелись мусульмане и «язычники», существенно облегчая управление – местным властям было проще понять ментальность православных (в т. ч. старообрядцев) и даже прогнозировать ситуацию.

С 1797 года (на кабинетных землях с 1799 года.) низшей административно-территориальной единицей стала волость (до 3 тыс. ревизских душ), в рамках которой развивалось и самоуправление сибиряков, в частности перестраивалась общинная структура, и появлялись сельские общества со всеми положенными правами и должностями. Таким образом, в устройство различных групп населения также проникал динамизм, уже присущий общероссийской системе, хотя «идеальная» модель «уммы» имела иную конфигурацию.

Дистанцированию по этническим и конфессиональным особенностям способствовали не только внутренние процессы, но и иногда совпадавшие с ними внешние факторы, в т. ч. территориально-административное деление. Например, особой спецификой отличалось самоуправление у башкир, где волостями стали именоваться их племена и крупные роды ⁵.

Отмеченный в тот период переход от понимания себя как индивида и как личности – это не только различие в дефинициях, а система самооценки, знаменующая внедрение некоторых инноваций в жизнь сибирского социума, хотя большая его часть оставалась в рамках традиционализма и, соответственно, мифологизированного сознания, где отказ от поспешности введения инноваций в отдельных институтах – гарантия стабильности этого сообщества.

__________________________________________________________________

1. Подсчёт населения – по облагаемым налогами – см.: ИЭС: [в 3 т.]. – Т. 1. – Новосибирск, 2009. – С. 408.
2. ГоловачёвП. Сибирь // Великая Россия. Географические, этнографические и культурно-бытовые очерки современной России / под ред. проф. Д.Н. Анучина. – Т. 1. – М., 1912. – С. 56.
3. ИЭС: [в 3 т.]. – Т. 1. – Новосибирск, 2009. – С. 415.
4. 4. ИЭС: [в 3 т.]. – Т. 1. – Новосибирск, 2009. – С. 45, 371.
5. Апкеримова Е. Ю., Голикова С. В., Миненко Н. А., Побережников И. В. Сельское и городское самоуправление на Урале в ХVIII– начале ХХ вв. – М., 2003. – С. 320.