Крамор Г.А.,
учёный секретарь
МАУК «Ишимский музейный
комплекс им. П.П. Ершова»

Вопрос о мере участия православных священноцерковнослужителей в Западно-Сибирском крестьянском восстании 1921 года до сих пор остаётся открытым. Большинство историков вообще обходит эту тему. Общим местом остальных исследований является мнение о безусловной поддержке ими повстанцев. Между тем фактическая сторона вопроса крайне скудна. Нами была предпринята попытка собрать воедино разрозненные по мемуарным рукописям, музейным и архивным материалам, газетным публикациям факты, касающиеся реального участия духовенства в кровавых событиях 1921 года.Сложность данной задачи, прежде всего, в том, чтобы снять с выявленных фактов неизбежный налёт политической ангажированности и, в связи с этим, проверить их правдивость. Это затруднительно ввиду фрагментарности сохранившихся архивов смутного времени гражданского противостояния.

Например, нет такой документации по духовному ведомству (не велась или не сохранилась), которая позволила бы проверить факты массовой гибели священников, о которых сообщала повстанческая тобольская газета «Голос Народной армии» 20 марта 1921 года в корреспонденции «Бесчинства коммунистов». Согласно ей, неподалёку от Ишима коммунисты собрали по окрестностям 22 священника, которые были тут же расстреляны. Широту участия духовенства в повстанческом движении архивные документы также не подтверждают. Донесения карательных отрядов пестрят именами «бандитов», но, хотя в ежедневных сводках уездного отдела управления была выделена особая графа «Духовенство и повстанцы», упоминания священников в подобных документах единичны, а описания их действий лишены конкретики.

Важный источник о священноцерковнослужителях первого десятилетия советской власти – списки лиц, лишённых избирательных прав. В них попадали как представители духовного сословия, так и крестьяне – участники восстания. Однако нигде против имени священника не стоит ремарка «мятежник».Зафиксированы – преимущественно в мемуарных рукописях, составлявшихся спустя полвека после событий 1921 года и потому принимаемых в научный оборот как источник с известными оговорками, – лишь единичные случаи прямого участия священства в повстанческом движении.

Например, в с. СуерскоеЯлуторовскогоуезда (ныне Упоровский район Тюменской области), по воспоминаниям А.А. Попова, сына председателя ревкома (1978 год, хранятся в Упоровском краеведческом музее) священник Андрей Астрахов стал одним из командиров повстанческого отряда. Согласно данному источнику, этот отряд долго скрывался в сосновом бору, пока в понедельник 21 июня (кстати, понедельник после Троицы – Духов день) не решился взять реванш, напав в тот момент, когда отряд ревкома был выведен из села обманным манёвром. «Без единого выстрела вооружённые до зубов главари бандитов со своими отрядами мятежников, впереди – священник Андрей с распущенными по ветру волосами на сивояблочном коне, в левой руке крест с нагайкой, в правой руке обнажённый острый меч, под чёрной рясой за поясом заткнуты пистолеты и гранаты, – ровно в 12 часов дня с трёх сторон с криками «ура» ворвались в Суерское». Образ «всадника Апокалипсиса» нарисован яркий, но возникает вопрос: какой же рукой он держался за поводья, если в одной были крест и нагайка, а в другой – меч или сабля? Материала для перекрёстной проверки у нас нет, приходится верить на слово. Впрочем, даже в мемуарной литературе о подобных фактах поведения духовенства говорится ничтожно мало.

Таким образом, судить о прямом участии священства в кровавых бойнях мы не можем из-за скудостиисточниковой базы. Другое дело, что «народное благочестие» их паствы во время восстания приобретало весьма далёкие от христианской морали формы, и свидетельствующие об этом факты куда более многочисленны и не вызывают сомнения. Далёкое от тонкостей богословской диалектики мировоззрение простых крестьян, поставленных перед угрозой голодной смерти, однозначно отождествляло коммуниста-безбожника с диаволом, то есть нелюдью и нечистью, которая, естественно, не заслуживала никакой жалости и снисхождения.

В той же Суерке повстанцы после неудачной попытки казни жены предревкома А.И. Попова (убитого ими во время налёта) дали ей такой наказ: «Мы тебе на этот раз даруем жизнь, но ты обязана выполнить наши требования. Мужа и дочь похоронить только со священником, тогда мы поверим, что ты не коммунистка. Обещай, что дети не будут учиться и никогда не станут коммунистами. Если похоронишь без священника, то мы снова приедем и живьём сожжём всех, а пепел по ветру бросим».

Восстание ещё «аукнулось» в жизни приходов через несколько лет, когда понадобилось проходить перерегистрацию в органах исполнительной власти. Вместе с заявлением подавались списки членов религиозной группы (от 20 человек) или общества (от 50 человек) и церковного совета. В него входили, конечно, самые уважаемые и активные жители села, которые в большинстве случаев «запятнали» себя перед органами участием в восстании. Потому более половины заявлений возвращалось назад после обязательного рассмотрения в органах ГПУ. Получившие отказ общины подавали новые списки, исключив из них скомпрометированных перед советской властью членов, и тогда уже получали долгожданную регистрацию.

Сказалось ли восстание на количестве приходов и численности священноцерковнослужителей? Прямо ответить на этот вопрос сложно. Косвенная статистика показывает, что существенного изменения численности приходов в период с 1914 по 1924 годы не произошло. Однако кадровая проблема, связанная с событиями Гражданской войны и восстания, существовала, и об этом свидетельствуют слова благочинного Гавриила Панаева, адресованные архиепископу Тобольскому и Сибирскому Николаю в октябре 1921 года: «В настоящее тяжёлое время, когда изнывающие от переживаемого люди всю надежду свою полагают в Боге, как страдают те приходы и прихожане, где нет сейчас пастыря! А таких приходов немало».

Одна такая история, напрямую связанная с событиями 1921 года, касается судьбы Михаила Григорьевича Красноцветова (1885-1937). Представитель старинного священнического рода, выпускник духовной семинарии, он избрал в духе предреволюционных настроений интеллигенции нецерковное служение и работал мировым судьёй во Владимирской области. В конце 1919 года он с супругой, однако, принял решение бежать от голода и всеобщей разрухи «как можно дальше от центра, в самую глушь, где, может быть, люди живут по-старому, в страхе Божием, ничего не зная о пришествии ада на землю» (так писал впоследствии их сын Владимир). В итоге в августе 1920 года он был назначен на работу страховым инструктором в с. КротовскоеИшимскогоуезда Тюменской губернии. Здесь семье Красноцветовых пришлось пережить все ужасы крестьянскоговоссстания, тем более что Кротово несколько раз переходило из рук в руки. Однако за советского служащего Михаила Красноцветова вступились его односельчане, сказав повстанцам, что «у него икон полон угол», а победившим продотрядовцам он оказался полезен как грамотный человек, наладивший учёт изымаемого хлеба. Но тяжёлые испытания привели его к решению вернуться на стезю священнического служения. Рукоположение во диакона состоялось в Тобольске 4 ноября, а во священника – 15 ноября 1921 года.

Отец Михаил служил сначала в с. Мало-Скареднинское, в 20 верстах от Кротово, а с 1925 года – в с. Аромашевское. В 1931 году он был арестован и сослан в концлагерь на р. Вишера на Северном Урале. Семья скиталась и бедствовала. После освобождения в 1936 году жили в Тюмени, где о. Михаил служил сверхштатным священником во Всехсвятском храме. 5 июля 1937 года был повторно арестован и расстрелян 12 октября того же года. Трое сыновей его стали священниками, внук о. Павел Красноцветов ныне – митрофорный протоиерей, ключарь Казанского собора в Санкт-Петербурге.       

История семьи Красноцветовых – уникальный материал, как для историка Церкви, так и для исследователя событий 1921 года, живо воссоздающий их картину глазами не только непосредственного свидетеля, но и свидетеля постороннего, для которого реалии сибирской жизни новы и потому воспринимаются острее.

Напоследок может возникнуть вопрос: итак, духовенство в большинстве своём не участвовало в восстании, сохраняло позицию нейтралитета, но почему же пастыри не призвали своихпасомых воздержаться от кровопролития и братоубийства? На этот вопрос трудно ответить, не имея фактического материала. Скорее всего, призывы удержаться от совершения смертного греха были. Но они не были услышаны. Когда народ превращается в толпу, движимую низменными инстинктами, слово становится малоубедительным. Вспомним судьбу авторитетных командиров повстанческого движения Владимира Родина и Григория Атаманова, казнённых их же подчинёнными.

Вы не можете комментировать данный материал. Зарегистрируйтесь.