Л. И. Караулов,
краевед, г. Тюмень
Я родился в посёлке Лесном (ранее это было 3-е отделение Новозаимского зерносовхоза), где мой отец Иван Петрович Караулов в тот год был управляющим отделения. Ввиду дождливой погоды вывоз зерна на элеватор был затруднён (вездеходов раньше не было), и отца обвинили в саботаже производства уборочных работ, арестовали и осудили на 3 года лишения свободы. Он отбывал назначенное судом наказание на строительстве Магнитогорского металлургического комбината. Всё сельское хозяйство страны осталось без инженерно-технических работников. Когда отца арестовали, то семья с огромными трудностями на попутном транспорте выехала в Заводоуковск. Здесь следует пояснить, что во время уборочной компании широко применялись методы «военного коммунизма», машин людям не выделяли, с перевозимым зерном людей и вещи перевозить запрещалось. «Посыпались» жалобы в ЦК и другие учреждения. Кто-то в правительстве понял, что они своими руками губят сельское хозяйство, что эта новая разруха ведёт к новому «голодомору». Отца и многих других работников сельского хозяйства через год освободили, восстановили в партии и предоставили работу по прежней должности или равной.
Мой отец был специалистом по тракторам и автомобилям, подготовленным на Сталинградском тракторном заводе. Одним из первых, в группе других специалистов, направленных Москвой в 1930 году, он приехал в целинный Новозаимский зерносовхоз. В качестве специалиста он преподавал на курсах подготовки трактористов и других механизаторов сельского хозяйства. Занимал должность главного механика совхоза до 1948 года (в те годы должности главного инженера не существовало). А в 1948 году он был направлен на годичные курсы повышения квалификации в Ленинградский институт механизации сельского хозяйства. После учёбы был назначен главным механиком Емуртлинского зерносовхоза.
Моя мать, Караулова (Тарасова) Александра Кузьмовна (так записали), 1908 года рождения, уроженка села Падун. Её отец Кузьма Арефьевич Тарасов был грамотным, передовым крестьянином. Понимал значение механизмов для развития сельского хозяйства. Он и ещё три-четыре семьи объединились для совместной покупки парового двигателя, молотилки, лобогрейки и других сложных механизмов. Эти семьи пользовались достижениями техники и даже оказывали услуги другим крестьянам.
Какой-то рьяный «строитель новой деревни» даже избивал деда, причисляя его к кулакам, а имущество деда, говорят, «прибрал» себе после его смерти и оставил малых детей без средств к существованию (матери тогда было 14 лет и на руках четверо малолетних). Работали, учились сами и стали уважаемыми людьми.
В 1921 - 1922 годах была эпидемия тифа, которая унесла родителей матери. Их семья состояла из 4 девочек и 3 мальчиков. Младший сын Александр Кузьмич работал трактористом, механиком совхозпромкомбината (Колмаковская заимка), после войны – заведующим гаражом и заместителем директора спиртзавода. Его фотография опубликована в книге по истории Заводоуковска.
Мать училась у знаменитой учительницы Падунской школы Калерии Владимировны Никольской. Когда в селе Падун образовался сельсовет, то мою мать, несмотря на молодость, избрали первым председателем Падунского сельского Совета, потому что она была из порядочной семьи и грамотной. Где-то имеется фотография выпускников курсов повышения квалификации председателей сельских Советов в Свердловске (тогда здесь была Свердловская область), на которых она училась.
В 1931 году родители вступили в брак и уехали на постоянное место жительства в Сталинград. В 1932 году в Сталинграде родился мой старший брат Евгений. В Поволжье ещё была трудная жизнь и свежа память о «голодоморе», родители решили вернуться в Сибирь, снова в Новозаимский зерносовхоз. Отец стал работать главным механиком совхоза, а мать в столовой леспромхоза. Жили они в своём домике по улице Лесной, а в 1940 году на улице Федеративной в Заводоуковске.
Здесь хочу пояснить, что я стал осознавать своё я и помнить отдельные эпизоды своей жизни с двух лет. В 1939 году на улице Лесной в Заводоуковске я играл на куче песка, мальчик соседей бросил в меня кусок гравия и попал мне в лоб, пробил его, было много крови, сейчас ещё имеется шрам на лбу, а я помню, когда и при каких обстоятельствах я получил этот шрам.
В 1940 году летом семья переезжала на улицу Будённовскую, а я ехал в пустой чистой бочке из-под солений, стоящей на конной телеге. Мне было очень весело, и этот эпизод я помню всю жизнь.
В 1940 году семья поселилась в отдельном совхозном доме на центральной усадьбе зерносовхоза. Дом стоял последним на современной улице Дзержинского, если идти в сторону Колмаковской заимки. Около нашего дома тогда и потом всю войну на столбе был электрический фонарь для освещения улицы.
В те годы активно использовался Колмаковский парк. Там был летний кинозал и танцевальная площадка. Электроэнергию давала передвижная электростанция с двигателем от кинопередвижки.
22 июня 1941 года в Колмаковском парке проводилось большое гулянье (скорее всего это был «сабантуй» в связи с окончанием посевной компании). С утра начинался ясный солнечный день, я и мой брат с отцом пошли в парк. Было очень много гуляющих, все были веселы. Ближе к обеду пошли какие-то непонятные для меня слухи о каких-то серьёзных событиях. По радио неоднократно сообщалось, что в 12 часов по московскому времени будет сделано официальное сообщение. О чём, люди толком не знали, но большинство стали собираться домой, так как накатывалась большая чёрная туча. Отец купил пива в две кринки белого стекла, и мы пошли домой. Подходя к дому, мы увидели, что поблизости от нашего дома на поляне стоят три грузовых автомобиля с открытыми задними бортами. В кузовах в передней части уже стоят человек по десять трезвых мужчин, а пьяных швыряют прямо на пол кузова. Отец понял, что это срочная мобилизация, отвёл нас в дом и пошёл на работу, так как он по должности был членом комиссии Новозаимского райвоенкомата по мобилизации автотракторной техники в войска. В 14 часов местного времени радио сообщило о начале войны. Начались военные будни. Мы, пацаны, быстро поняли, что случилось что-то страшное, теперь не до нас, и мы должны быть послушными, исполнительными. Проще сказать, сразу повзрослели на несколько лет.
Стали почтой приходить повестки, похоронки, приезжать эвакуированные.
В сентябре - октябре 1941 года прибыль военный завод № 499. Он разместился в помещениях Новозаимского зерносовхоза и мельницы на Колмаковской заимке, используя электростанции мельницы и зерносовхоза.
На ровной поляне между дорогой на Упорово и западной окраиной совхозного посёлка устроили аэродром. Современный аэродромный переулок упирается в бывший аэродром (напротив электросетей).
В кирпичных зданиях (складах) Колмаковской заимки разместился ОРС завода № 499 и центральный магазин. Контора ОРСа находилась в небольшом домике, расположенном в переулке, ведущем к озеру (если идти к современной милиции). Руководство ОРСа, Гусаров А.Н., а позднее Гутман, подбирало надёжные кадры и по рекомендации ОРСа Заводоуковского леспромхоза моей матери выпала честь возглавить центральный магазин, где обеспечивалось снабжение 1 500 работающих (вместе с мобилизованными здесь на месте). Была введена карточная система снабжения, и любой товар отпускался только по нормам, указанным в карточке, вплоть до грамма.
В магазине работали три продавца (одна из них Елена Шадёркина, вторую не помню), уборщица и грузчик. Перевозку грузов от склада до магазина осуществлял мобилизованный в трудармию казах со своей лошадью, санями и телегой. Он, видимо, был глубоко верующий мусульманин. Я сам наблюдал такую картину: ему поручили привезти на лошади, запряжённой в сани, из склада в магазин туши свиного мяса. Он долго отказывался это сделать, но когда ему напомнили об уголовной ответственности за отказ от выполнения порученной работы в военное время, он выполнил работу. Разгрузив мясо, он отъехал от магазина к месту хранения топлива для магазина и изрубил топором сани на дрова, считая их осквернёнными. Как поступило с ним руководство за уничтожение средства производства, я не знаю.
В магазине было много различных продовольственных товаров, но всё нормировалось. Из одежды были только рукавицы, валенки, комбинезоны, фуфайки ватные (это основная одежда военных лет). Я сам носил фуфайки даже до 1956 года, вплоть до призыва в армию.
В этом же магазине получали положенное довольствие и администрация завода, и лётчики, и авиаспециалисты. Из них многие были военнослужащими. Здесь я познакомился с А. С. Москалёвым (директором завода) и с А. Н. Гусаровым (лётчиком-испытателем, в начале приезда завода). Они часто бывали в магазине, беседовали со мной, а Гусаров часто брал меня на руки (Мне было 5-6 лет) и просил мою мать разрешить покатать меня на самолёте По-2. Мать всегда отказывала, а в 1956 году Родина без разрешения матери призвала меня в ВВС, и я стал бортмехаником самолёта, воздушным стрелком. Имею налёт 1 965 часов.
Магазин работал до 22 часов, и мы с братом каждый вечер ходили в магазин, чтобы совместно с уборщицей сопровождать мать до дома. Инкассаторов тогда не существовало, и мать, «рискуя головой», несла огромные ценности. По два-три мешка, туго набитых деньгами и разрезанными карточками, несла ночью, чтобы к утру подготовить к сдаче в кассу ОРСа. Это была тяжёлая нагрузка на всю семью, в том числе и на детей. Нужно было разложить все купюры по 100 штук каждого достоинства, а карточки наклеить на газету или тетрадный лист по 100 штук отдельно каждого вида товара. Размер их был разный, порой не более одного сантиметра. Порой засыпали за такой работой, но нужно было помогать матери. Брат уже учился в школе и часто уходил в школу полусонный.
Почему было так опасно организовано для продавца магазина, я до сих пор не понимаю. Находится лишь одно объяснение – в войну деньги были пустой бумажкой, ценились карточки на продовольствие. Мать имела 4 класса образования Падунской школы, но могла быстро считать в уме, без применения счёт. За все долгие годы работы в торговле не допустила растраты или счётной ошибки.
Один раз бездомные воришки закопались в опилки, которыми был засыпан для тепла проём между двумя входными дверями, а когда магазин закрыли снаружи замками, они оказались в магазине. Всю ночь они пили водку (падунский спирт, разведённый до 40%), закусывали колбасой, хорошей рыбой, маслом и шоколадом. Сняли с себя всю рваную одежду и одели новую спецодежду. Деньги - разменный минимум - не тронули, оставили в кассе. Утром снова закопались в опилки и после открытия магазина ушли. Свои старые вещи они забили в печку, и это утром обнаружила уборщица. Если бы они сообразили закопать свои вещи в опилки, то эту кражу никто бы и не заметил. Ребят обнаружили и задержали по свежим следам, так как выпал свежий снег, а они уходили по упоровской дороге в южном направлении.
Север области поставлял заводу хорошую рыбу, кедровые орехи, клюкву и другие дары природы. Однажды получили солёную нельму, упакованную в деревянные бочки ёмкостью 300 литров. Когда вскрыли первую бочку, все ахнули. Вся бочка была заполнена одной половинкой нельмы, разрубленной вдоль хребта и свёрнутой в виде винта. Это примерно 250 кг чистой рыбы.
Непосредственно магазин получал по наряду 20 - 25 бочек спирта от Падунского спиртзавода, после доставки его разводили до 40% и продавали работникам авиазавода согласно карточным нормам. Я иногда ездил на конной повозке в Падун, где жили наши родственники.
К нам в зерносовхоз были высланы некоторые народы из европейской части СССР. Одними из первых были ссыльные из Белоруссии и Прибалтики. Белорусы даже улучшили ведение овощного хозяйства под руководством агронома-овощевода по фамилии Крот, имя забыл, а отчество помню – Макарович - все его звали Крот Макарович. Он выращивал прекрасные вкусные огурчики прямо на земле без навозных гряд. Прибалты вели себя отчуждённо, недоверчиво, плохо контактировали с местным населением. Были немцы из Поволжья. Их было много, но они очень легко вошли в контакт с местным населением, хотя многие местные по незнанию и глупости отождествляли их с фашистами. Мы, пацаны, завели друзей среди немцев. На производстве они работали добросовестно. Были и калмыки, поселили их полураздетых и голодных осенью в здание без стёкол. Многие из них погибли от голода и холода.
Ещё с лета 1941 года стали приезжать граждане из западных областей, особенно много было ленинградцев, которых расселили по местным семьям, а завод быстрыми темпами выстроил «копай-город» - это землянки на две квартиры. Они многих спасли от морозов.
В 1944 году я пошёл в школу в первый класс. Начальная школа находилась в «директорском посёлке» на берегу реки Ук, современная улица Совхозная Учительница первая моя была Татьяна Никитична. Фамилию не знаю, т. к. она вышла замуж и сменила фамилию. Школа семилетка находилась на том самом месте, где сейчас стоит Дом культуры машиностроительного завода. Семь классов я окончил в 1951 году. Учебных пособий и бумаги не было, писали на газетах и других старых бумагах, чернила делали из печной сажи, а у кого обнаруживался «химический» карандаш, то растворяли сердечник такого карандаша и получали фиолетовые чернила.
Несмотря на трудные материальные условия и голод, все ребятишки были патриоты, активно и бурно играли в «военные игры». Периодически дрались с комбинатскими (даже девочки участвовали в групповых детских драках). Много катались с гор и берегов Ука на облитых водой и замороженных досках. Машины завода перевозили детали планёров с объекта завода, находящегося в старой мельнице Колмаковых, а пацаны, цепляясь за борта стальными крючьями, катались на коньках. Взрослые же на улицах вели себя пристойно. На весь посёлок сельмаша был один участковый Девятков, и он обеспечивал полный порядок, а для высланных лиц существовала комендатура, где служил один работник НКВД.
Весной 1945 года военный завод отдельными эшелонами стал передислоцироваться в Ленинград. Последний эшелон уходил 9 мая 1945 года. Был тёплый солнечный день, всё население провожало эшелон, с заводом уезжало много местных жителей, но некоторые по каким-то причинам вернулись обратно в Заводоуковск. У всех нас остались исключительно добрые воспоминания о заводе и его работниках. Особенно отличались высокой культурой и знаниями выходцы из Ленинграда. Завод уехал, но осталась ликвидационная комиссия. Почти год она занималась проверкой, сверкой и т. д., и только в 1946 году мать поехала в Ленинград сдавать отчёт. Это длилось около трёх месяцев, и только в январе 1947 года она вернулась домой. Ей предлагали остаться работать на заводе в Ленинграде, давали квартиру, но она «не изменила» Заводоуковску.
Параллельно заводскому ОРСу работники совхоза и других организаций «обеспечивались» пустыми карточками по линии Совхозрабкоопа. РАБКООП все военные годы и до своей смерти возглавлял Александр Абрамович Ибрагимов, видимо, татарин. Замечательный труженик и человек. Дети - три сына и две дочери - учились на отлично, получили высшее образование. Я дружил с его сыном по имени Майор. Его брат Николай работал всю жизнь на заводе «Тюменьсельмаш» и машиностроительном.
Окончилась война, мы взрослели, учились, работали. Я получил высшее образование, последние 15 лет работал адвокатом, но только жаль, что уже многие мои ровесники ушли в мир иной. Мне уже 75 лет, а в памяти свежи те события, которые происходили 70 - 60 - 50 лет тому назад.
